Ирландия оказалась последним пунктом моего монашеского пребывания.
Нет, были еще Рим и Турин, поставившие окончательную точку в карьере несостоявшегося
русского кардинала. Но об этом политбюро нашего братства как-нибудь в
другой раз.
Впрочем, надо отдать должное и тому зализанному дядечке
со слащавой улыбкой, который сидит в пиджачке второй справа, между улыбающимся
словаком и бородатым бразильцем. Черт, говорили мне люди, запиши, пока не
забыл. Не помню я, хоть убей, как звали этого почтенного сеньора – главного по
миссиям в нашем братстве.
К слову сказать, я никогда не мечтал кого бы то ни было
просвещать. Просто так сложились обстоятельства. Учась в семинарии, я был
наивным, как стая перепившихся орангутангов. Я ведь и в католичество перешел
светло уповая на то, что они, вот такие все просвещенные и свободные, честнее и
порядочнее наших сермяжных батюшек. И денег уж точно не любят, ибо на хрена они
им, безбрачным онанистам и алкоголикам?
Когда выяснилось, что деньги любят все, я начал грешить
на поляков, которых в России, по понятным причинам близости географической и
языковой в России было больше всего. И я написал письмо в Рим, Генеральному
настоятелю. Где рассказал обо всем, что делается в Восточном округе.
Письмо перевел блаженный, сильно нетрадиционный в
ориентации, но совершенно не агрессивный в своих домогательствах (даже не знаю,
перепало ли ему хоть раз в суровой и традиционалистской России) престарелый
священник-итальянец. Он же и слил меня моему настоятелю. Не думаю, что со зла –
для подстраховки. Кроме него итальянским никто в такой степени не владел, так
что…
Письмо подписали пятнадцать из восемнадцати семинаристов.
Трое отказались. И настучали на меня настоятелю. То же не со зла – по состоянию
души.
Письмо наделало много шума, причем, как выяснилось,
далеко за пределами восточного округа. И очень вдохновило поляков. Как раз по
окончании семестра я должен был отправляться на двухлетнюю «полевую» практику в
один из наших домов. Представляю, как они меня ждали! Во всяком случае я
слышал, что польские приходы устраивали едва ли не рыцарские турниры для того,
чтобы заполучить меня в свои ассистенты.
Поддержали меня только словаки, работавшие где-то на
задворках Сибири, в Якутске, кажется, куда изнеженные поляки, конечно же, не
стремились. Один из них, как жаль, что не помню его имени, сидит с широкой
улыбкой первым слева. О втором расскажу позднее.
Как бы то ни было, а замолчать ситуацию не получалось, и
Рим отрядил в Питер того самого дяденьку, главного, мать ити, миссионера. Тем
более, что движимый звериной подлостью в отношении так вожделевших меня
поляков, я, воистину как библейский Соломон, написал заявление на миссии.
Не то, чтобы я боялся, но оставаться в России, значало
автоматически выйти из ордена.
Он приехал вместе с главным по Востоку. Они долго терли о
чем-то с нашим руководством. Потом собрали нас всех, и главный по Восточному
округу произнес бла-бла-бла, смысл которого сводился к тому, что собраться
должны любить настоятелей, а настоятели уважать собратьев.
В кулуарах главный по миссиям пожелал мне счастья в
Нигерии…
Кстати, один из немногих людей, которого я до сих пор
уважаю из всей тогдашней своры, был поляк отец Здислав Ведер. Своим письмом я
поставил крест на его карьере инспектора (главного) по нашему округу (Россия,
Украина, Беларусь). Когда, уезжая, я заехал на прощание в инспекторию (типа
главного офиса, что ли), он подошел ко мне и сказал:
- Я не согласен с
тобой. Но ты сделал то, что должен был сделать. Удачи, я буду о тебе молиться.
Если понадобиться помощь, ты знаешь, что можешь ко мне обратиться.
Комментариев нет:
Отправка комментария